Оргон:
Я счастлив! Мне внушил глагол его могучий,
Что мир является большой навозной кучей.
Сколь утешительна мне эта мысль, мой брат!
Ведь если наша жизнь — лишь гноище и смрад,
То можно ль дорожить хоть чем-нибудь на свете?
Теперь пускай умрут и мать моя, и дети,
Пускай похороню и брата и жену -
Уж я, поверьте мне, и глазом не моргну. Клеант:
Да... это чувство и впрямь на редкость человечно.

Дорина.
Но...
Г-жа Пернель.
Милая моя! Я замечаю часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
Дамис.
Однако...
Г-жа Пернель.
Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора — уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него — изрядный обормот,
С который горюшка он досыта хлебнёт.
Мариана.
Но, бабушка...
Г-жа Пернель.
Никак промолвила словечко.
Тихоня внученька? Смиренная овечка?
Ох, скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.

Боюсь, что ваш Тартюф сшит на иной манер
И праведность его — пустое лицемерье.
Не слишком ли легко вошёл он к вам в доверье?
Вас обманул его благочестивый вид?
Не всё то золото, поверьте, что блестит.

Мариане:
Доверься мне. Тартюф не блещет красотой, но всё же его лицо...
Дорина (в сторону):
Сказать точнее — рыло...

Когда чего-то слишком много, оно убивает всякую радость от обладания достаточным (иначе говоря, слишком много хорошо — тоже плохо).