Алика: — Что же на душе так исключительно гнусно?
Бананан: — Этот факт твоей судьбы у меня тоже предусмотрен. Когда тебе станет окончательно гнусно, поставь эту кассету.
Алика: — А с чего ты решил, что мне должно стать окончательно гнусно?
Бананан: — Мне так кажется.

— А ты что, действительно, сам эти песни пишешь?
— Да нет, что вы. Только такой необразованный мурзик, как вы, может не знать Гребенщикова.
— Гребенщикова? А кто это?
— Это бог, от него сияние исходит.

— А Вас, простите, как зовут?
— Алика.
— Странное имя.
— Ничего странного. Дурацкое имя, вот и всё. Мама хотела назвать Александрой, отец Ликой. Сошлись на среднем, получилось Алика. Дикость, как, впрочем, любой компромисс.
— ... А море зовут Чёрное.

— Если ты нормальный, то ты живёшь какой-то неестественной жизнью.
— А я вообще не живу жизнью. Жить жизнью грустно: работа — дом, работа — могила. Я живу в заповедном мире своих снов. А жизнь – что жизнь... Практически, жизнь – это только окошко, в которое я время от времени выглядываю.
— И что там видно?
— Да так, ни фига, муть всякая...

Ты влюбляешься заново не потому, что забываешь старую любовь... Ты забываешь старую любовь, потому что влюбляешься заново. Только любовь может исцелить сердце, израненное любовью.