Человек свободен, пока он верит в свою свободу.

— Хорошая вещь — старая дружба, — кивнул Афанди. — Очень хорошая! Когда она есть... На дне бутылки хорошего старого вина может выпасть горький осадок, и чем старше вино, тем сильнее осадок горчит. Так и старая дружба может породить очень, очень большую обиду!

— Нельзя закусывать коньяк виноградом!
— Почему?
— Это то же самое, что варить козленка в молоке его матери!

— Если бы не моя мудрость, давно бы уже силы Тьмы, да засохнут они в корчах и сгорят они в аду, выпили их маленькие сладкие мозги и сжевали большие жилистые печенки!
— Почему печенки жилистые, я понял, — разливая коньяк произнес Нодир. — А почему мозги сладкие?
— Да потому, что мудрость горька, а глупость и неведение — сладки!

Он даже раздевал меня так, будто доставал из футляра свою скрипку. Благоговейно, торжественно. Как скрипач, который ласкает свой инструмент. Гладит пальцами старое, благородное дерево, смахивая какие-то незаметные и только ему одному видимые пылинки. Потом смотрит на нее. И этот взгляд, наверное, самое прекрасное. Вот так же он смотрел и на меня, обнаженную, как на свою скрипку перед большим и важным концертом.

люди, особенно в молодости считают зазорными не те бессовестные поступки, за которые мы зовём их глупцами, а те добрые и благородные дела, что совершаются ими в минуты раскаяния, хотя только за эти дела и можно называть их разумными.

Даже в те дни, когда детство наше уже далеко, мать не оставляет нас своей нежностью: она больше не целует нас, наш, быть может, прежде времени увядший лоб не склоняется к ее коленям, она не убаюкивает нас своей песней, но душа наша всегда чувствует ее любовь.