Я, наконец, поняла, что это наша последняя встреча и я, быть может, никогда его не увижу. Но самое грустное для меня крылось в том, что эти темно-карие шоколадные глаза будут всегда греть другую. Красивую, страшную, тощую, толстую, вредную, милую, грубую или нежную, но другую и неважно какой она будет. Каждое утро, просыпаясь, она будет видеть эту пару глаз еще сонной, каждый вечер после рабочего дня – усталой, каждую ночь – пылающей. Даже после ссоры на нее будут смотреть эти раздраженные глаза, ищущие примиренья. Как бы я ни хотела пожелать себе все это, но даже моего огромного запаса эгоизма и наглости не хватило бы на то, чтобы разбить сердце его спутнице, как однажды поступили со мной. Это было выше моих сил. Я специально назвала ее спутницей, потому что о большем не решаюсь судить. Временная, постоянная, ветреная, серьезная, гордая, наглая, очередная, единственная, любящая или любимая спутница… Я ей завидовала, но украсть счастье не решалась.

Он был кристально счастлив, это чувство переполняло его и будто лилось через край, струясь под его смуглой кожей. Безусловно, сегодняшний вечер мог быть чертовски хорош, но только не в моем случае. Вино, цветы, легкая инструментальная музыка, уютная обстановка, дурманящий аромат его парфюма – это было идеальное романтическое свидание, но не для меня и не с ним.

Так я, быть может, навсегда попрощалась с мечтой, оставив ее стоять одну, в растерянности, на платформе…

Бедняга, он, наверное, действительно подумал, что я приглашаю его на ужин, пусть и с подругой, но на ужин! Свидание! Все-таки я поступала нечестно, ведь мне нужна наживка только на один вечер, а не на всю жизнь.

До вчерашнего дня я даже не представляла, что незнакомый парень может так очаровать и ослепить меня, самую саркастичную и принципиальную девушку в Лондоне. От нахлынувших воспоминаний по телу пробежала мелкая дрожь, все-таки сложно спокойно жить с ощущением упущенного счастья. А ведь я почти держала его в руках… Смотрела в его блестящие глаза и радовалась каждой секунде, проведенной рядом с ним… с моим потерянным счастьем.

Все реже я встречаю женщин.
Все чаще в юбках — мужики.
Неужто женщин стало меньше,
И станы их не так легки. Неужто их слова простые
Мы стали понимать не так.
Они за слабость нас простили.
А мы за силу их — никак.

Есть грань, черта, та, за которой
Люди становятся чужими.
И тот, кто был твоей опорой,
Кто знал одно твое лишь имя, Кто был надеждою и другом,
Кем ты держался в мире этом,
Назад не бросится с испугом.
А будет с кем-то жить...и где-то.

Время зажато в руке пистолетом.
Годы уносятся, словно свинец.
Сейчас. По порядку. Заложено. Лето.
Пауза. Выстрел. Сентябрь. И... Конец. Если бы годы, что улетели,
Хотя б на излете достигли цель,
Было б не жалко. Лишь бы сумели.
А пока — в «молоко». А пока — в «кисель».

Тишина! Проходит съемка.
Звукооператор громко
Доит бедную гитару
За четырнадцать рублей.
Он играет через силу:
Сотни раз все это было —
Для любителей искусства
Фильм «Из жизни кобелей». Оператор наш подходит.
Свою камеру наводит.
Дубль один, второй, десятый:
Все впустую — «кадра» нет.
Виновато освещенье,
Не подходит обращенье,
Пляж не место для сниманья,
Иль не нравится сюжет? Есть замедленная съемка:
Плавно-плавно, тонко-тонко,
Очень медленно снимаем,
Чтобы трудный «кадр» поднять.
Может быть, процесс ускорен:
Горы, юг, вино и море,
Безусловно, позволяют
Кадры чаще нам менять. Если кадров слишком много,
Режиссер довольно строго
Как большой знаток искусства
Пресечет ажиотаж.
Он рукой своей сурово
Отсечет все, что не ново.
Это труд довольно грустный
Называется «монтаж». Мамы, дочки и старушки,
Прячте спицы и игрушки:
Приходите к нам сниматься —
Путь в искусство всем открыт!
Но не надо тайной злобы,
Если после первой пробы
При домашнем «проявленьи»
Кадр ваш будет позабыт. Все — в душе — хотят сниматься,
Но стесняются признаться.
Наша цель: им дать проверить
Свой закопанный талант!
К нам сниматься приходите,
Но с собою прихватите,
Вы к подножью Эчки-Дага
Кайф, табак и провиант. Слово «съём», как ни крути,
Смысл имеет величайший,
Дар его, как дар редчайший,
Без труда вам не найти.
Съём, съём, съём… Льсья бухта. Эчки Даг. 1982

Интернет — самоучитель жестокости и подлости. Но посмотрите, как заметно крепнет в нём анонимный голос благородства и милосердия.