Нет ничего такого, что, появившись в нашем уме, не имело бы смысла.

Нет такого писателя во всем мире, – я говорил предельно медленно, – который или которая бы смогли бы писать книгу на идеях, в которые она или он не верили бы. Мы можем написать что-то настоящее, если только верим по-настоящему.

Любовь! Такая сильная! Если бы она была зеленой, она бы оказалась такой зеленой, такой невообразимо зеленой, что даже Идея о Зеленом не могла бы ее вообразить.

Свет и прикосновение, мягкие тени и шепот, и это утро, переходящее в день, переходящее в вечер, и вновь найденный путь навстречу друг другу после целой жизни, прожитой порознь.

Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?

Ну а что, если я не убегу? Что мне терять, кроме сотен тонн стальных оков, которые якобы делают меня неуязвимым? Возможно, расправив освобожденные от брони крылья, я смогу летать так, чтобы меня не сбили.

После того, как она повесила трубку, я сказал в затихший телефон: – Я люблю тебя, Лесли Парриш.
Эти слова, сказанные в полном уединении, так что никто их не услышал, – слова, которые я так презирал и никогда не произносил, – были истинны, как сам свет.

Ты сможешь когда-нибудь стать счастливым, только если тебе как-то удастся научиться не всегда думать только о себе. Пока в твоей жизни не найдется места для человека, который был бы для тебя не менее важен, чем ты сам, ты всегда будешь одинок, будешь кого-то искать.