Кстати, каков номер вашего героического корыта?
— Тринадцатый, с вашего позволения.
— Счастливчики! А сколько приняли мин к поставке?
— Тринадцать.
— Везунчики! А сколько человек в команде?
Прапорщик чуть не заплакал:
— Увы, без меня — тринадцать...
— С таким номером не пропадете, — сообщил в утешение. — А сумма отрицательных показателей в народном суеверии всегда приносит положительный результат...

Я согласен подставить себя под пули, но только под вражеские. Ждать, когда тебя убьют свои, противно.

Движение людской реки многолико и однолико, многоголосо и одноголосо. У демонстрации нет героя — здесь один герой. Это сама демонстрация...

На крейсерах волнения перешли в бурные взрывы патриотических ликований. Там кричали «ура России» — и даже качали офицеров. Они взлетали на матросских руках, с высоты палуб виделся им рейд, молчаливые остовы дредноутов, на которых офицеров никто не качал. Там их убивали, там штыками загоняли их в норы казематов.

Чувство золотой середины дается не каждому, нужен для этого талант. А бездарные актеры всегда переигрывают.

— Поздно...разбирайте револьверы!
— Нет! — вскрикнул он [мичман Карпенко], подбежав к барону.
— Что значит «нет»? — набросился на него страшой. — На ваших плечах, мичман, погоны, а не ангельские крылышки?
— Нет! — твердо проговорил Карпенко. — Я говорю вам НЕТ, ибо нечестно проливать русскую кровь на палубе русского корабля. Она должна быть пролита лишь в битве с врагами.