— Я...боюсь, — признался механик.
— Боязнь своих подчиненных это такая болезнь, которую лечат отстранением от службы. Не вылечишься — спишут!

Я согласен подставить себя под пули, но только под вражеские. Ждать, когда тебя убьют свои, противно.

Движение людской реки многолико и однолико, многоголосо и одноголосо. У демонстрации нет героя — здесь один герой. Это сама демонстрация...

На крейсерах волнения перешли в бурные взрывы патриотических ликований. Там кричали «ура России» — и даже качали офицеров. Они взлетали на матросских руках, с высоты палуб виделся им рейд, молчаливые остовы дредноутов, на которых офицеров никто не качал. Там их убивали, там штыками загоняли их в норы казематов.

Чувство золотой середины дается не каждому, нужен для этого талант. А бездарные актеры всегда переигрывают.

— Поздно...разбирайте револьверы!
— Нет! — вскрикнул он [мичман Карпенко], подбежав к барону.
— Что значит «нет»? — набросился на него страшой. — На ваших плечах, мичман, погоны, а не ангельские крылышки?
— Нет! — твердо проговорил Карпенко. — Я говорю вам НЕТ, ибо нечестно проливать русскую кровь на палубе русского корабля. Она должна быть пролита лишь в битве с врагами.