Не осталось ни сил, ни ощущения боли.
Тоской изъедена душа, как личинками моли.
Всё катится в пропасть, причем уже не в первый раз,
И равен нулю смысл дружеских фраз.

Всё кому-то подарено, потеряно, продано,
И сердце, кровью облитое, за ужином подано.
Осталась только грязь на дне карманов одежды
И какое-то чувство, что-то вроде надежды.

Ты изначально один. Но даже если есть друг,
Он не увидит всех бед на ладони твоих рук.
Он за тебя не станет смелым, если ты оторопел,
И за тебя сказать не сможет то, что ты сказать хотел. Он может только помочь, если что-то не так,
Когда глаза твои застелет безысходностью мрак,
Когда слезы ровно делят на три части лицо,
И не осталось надежды на себя самого.

Эта лживая тварь пыль пускает в глаза,
Исчезая в тот момент, когда она так нужна.
Она будет уходить и возвращаться много раз,
Всегда держа на расстоянии заветный алмаз.
Я без надежды убит, тоской навылет прострелен,
Потому что я надеялся, а не был уверен.

Ты можешь проснуться
И оставить печаль для других.
Ты можешь поверить в то, что
Здесь больше зрячих людей, чем слепых.
Ты можешь перечеркнуть сценарий
И выключить телеэфир.
Ведь проще простого изменить этот мир.

Я не мерил сантиметры глубины своей души,
Потому что в ней много километров пустоты.
И каждый миллиметр её кровоточит,
И то, что было моим смехом, на глубине души молчит.
И это ты виноват, ты отвратительно жесток,
И это ты виноват — ты мне ничем не помог.
Ты выжираешь мою душу, и это твой пир,
Я ненавижу тебя, мой мир.

Мир умирает!
Люди похожи на тлю!
Пыль на телеэкране — важней того, что я смотрю! Любовь — прокисшие щи!
Мечта — помойное ведро,
И ожидание чуда тянет камнем на дно!
Здесь, в общем, нечего делать, кроме того, чтобы жрать!
Здесь страшно быть убитым, но страшней убивать!
И очень хочется руки на себя наложить!
Но я буду жить!

Я отдал тебе все, что брал на время,
Уже не в силах себя лелеять.
Ведь я теперь вроде семя,
Яма вырыта — пора сеять!

Я знаю, что ты знаешь,
Что я знаю, что ты знаешь.
И ты скрываешь то, что я скрываю,
Что ты скрываешь.