когда в разлуке много думаешь о любимых людях, но отвыкаешь ежечасно видеть их, то при встрече ощущаешь некоторую отчужденность до тех пор, пока не скрепятся вновь узы совместной жизни.

и впервые убеждалась, что два человека не могут проникнуть в душу, в затаенные мысли друг друга, что они идут рядом, иногда тесно обнявшись, но отнюдь не сливаясь, и что духовное наше существо скитается одиноким всю жизнь.

И она стала мечтать о любви. Любовь! Два года уже нарастал в ней страх приближающейся любви. Теперь ей дана свобода любить, только надо встретить его. Его!
Какой он будет? Этого она не представляла себе и даже не задумывалась над этим. Он будет он, вот и все.
Она знала одно, что будет любить его всем сердцем, а он — обожать ее всеми силами души. В такие вчера, как этот, они пойдут гулять под светящимся пеплом звезд. Они пойдут рука об руку, прижавшись один к другому, слыша биение родного сердца, ощущая теплоту плеч, и любовь их будет сливаться с тихой негой ясной летней ночи, и между ними будет такая близость, что они легко, одной лишь силой чувства, проникнут в сокровеннейшие мысли друг друга.
И это будет длиться без конца, в безмятежности нерушимой любви.

Ничего нет ужасней, когда мы, став стариками, начинаем перетряхивать нашу молодость. (Ничего нет ужаснее, как на старости лет окунуться в свою молодость.)

Лучше не оглядываться. Лучше верить, что все будет хорошо, даже после того, что случилось… и, возможно, так и будет; кто может сказать, что такое невозможно? Не все кораблики, уплывающие в темноту, больше не находят солнца или руки другого мальчишки; если жизнь чему-то учит, так одному: счастливых концовок так много, что человеку, который не верит в Бога, надо бы усомниться в собственном здравомыслии.

Поля, леса, реки, утренний туман... Матушка, помню, всегда говорила, что это только красиво, но все-таки не прекрасно... что только три вещи на свете прекрасны по-настоящему: порядок, любовь и свет.