О, есть неповторимые слова...
Кто их сказал — истратил слишком много.
Неистощима только синева
Небесная и милосердье Бога.

Когда человек умирает,
Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят,
И губы улыбаются другой улыбкой. Я заметила это, вернувшись
С похорон одного поэта.
И с тех пор проверяла часто.
И догадка моя подтвердилась.

И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала.

Жрицами божественной бессмыслицы
назвала нас дивная судьба,
но я точно знаю — нам зачислятся
бденья у позорного столба. И свиданье с тем, кто издевается,
и любовь к тому, кто не познал...
Посмотри туда — он начинается,
наш кроваво-черный карнавал.

То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует, То в инее ярком блеснёт,
Почудится в дреме левкоя...
Но верно и тайно ведёт
От радости и от покоя. Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно её угадать
В ещё незнакомой улыбке.

Ива на небе пустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой. Память о солнце в сердце слабеет.
Что это? Тьма?
Может быть... За ночь прийти успеет
Зима.

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала — их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой...»
Эта песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-жёлтым огнём.