Моя судьба — не площадь Согласия, нет в ней ни света, ни блеска, это для тех, кто поважнее. И пью я, чтобы позабыть, что обо мне позабыли. Живу без всякого смысла.

Надо жить на восьмистах в час, а потом умереть, да так, чтобы мозги растеклись по капоту, как сперма. Когда живешь на восьмистах в час, некогда дослушивать до конца главный шлягер лета. Стать метеором: негаснущим и ненасытным, который никто не может поймать и использовать.

Лучше всего, если сначала ты Ей не понравишься. Сколько блаженных страданий при мысли, что, быть может, другие кладут голову во впадинку Ее плеча. В померкшем Париже ты станешь глазеть на счастливых прохожих, выдыхая облака грусти. Если повезет, это томление сделает тебя застенчивым и ты перестанешь колебаться в выборе между Ею и дурью, твоя новая дилемма будет: Она или самоубийство.

Можно ли выдумать более изощренную пытку, чем разбудить человека звонком мобильника? Пронзительное дребезжание, подхлестываемое отчаянием, превращается в грохот отбойного молотка, скрежет вагонных тормозов, крик боли, оглушительное тарахтение, буравящее тяжелую тишину утренней пустоты. Придется отозваться, иначе смерть.

Внезапно понимаю, что жизнь — очень простая штука: мы рождаемся, встречаем интереснейших людей, любим их, треплемся с ними, иногда с ними же спим. Смерти не существует: это потрясная новость.

Мне хотелось, чтобы её муки не прекращались до конца дней, ежесекундно свидетельствуя о её неугасимой любви до последнего вздоха.
Поэтому я её бросил.

Никто не хотел состариться со мной рядом (даже я сам!). Я никогда не влюблялся и ни разу никому не доставил довольствия. Любовь стоит слишком дорого, у меня не хватало средств.