— Смотрится идеально, — сказала она.
Это слово меня пугало. Идеально – значит, слишком хорошо, чтобы быть на самом деле.

Здесь никто ничего не забывал. В Берлине людям приходилось преодолевать прошлое, строить на руинах, жить среди них. Не то что в Америке, где мы тщательно соскребаем с земли все следы, думая, что можно каждый раз начинать всё заново. Мы ещё не успели понять, что на свете не существует такой вещи, как чистый холст.

Вот моё наследство – навык сбрасывать прошлую жизнь, словно змеиную кожу, изобретать новую правду для каждой новой страницы, нравственная амнезия.

Я кричала, звала на помощь. Казалось, это их только подзадорило. Хаски сбила меня с ног и кусала ладони, которыми я закрывала лицо. Я продолжала кричать, зная, что никто не придет. Когда-то это мне снилось, но сейчас я понимала, пробуждения не будет, и молилась Иисусу – отчаянно, без всякой надежды, как молятся люди, точно знающие, что бога нет.

Им тоже нравилось лепить меня по своему вкусу, но я уже знала... Я нерастворима, как песок в воде. Сколько угодно размешивайте, я всегда лягу осадком на дно.