Я знаю, что я вижу, и знаю, что ты видишь, но некотрые люди не видят ничего.

Как же легко обмануть себя! Как легко спрятать от себя свой страх, притворившись, что это не ты, а кто-то другой испытывает его!

— А ты знаешь, что такое поэзия?
— Да, — отвечала ему Анна, — это что-то вроде шитья.
— Понимаю, — важно кивнул Вуди. — Что ты имеешь в виду, говоря о шитье?
Анна немного покачала слова на языке, прежде чем произнести.
— Ну, это делать что-то из разных кусочков, чтобы оно было другое, чем все кусочки.

— У тебя семь конфет в одной руке и девять в другой. Сколько у тебя будет конфет всего?
— Нисколько, — уверенно отвечала Анна. — У меня ничего нет в этой руке и ничего нет в этой, так что у меня вообще ничего нет, и нельзя говорить, что они у меня есть, если их нет.
Отважная мисс Хейнс и тут не отступила.
— Я имею в виду, вообрази, детка, вообрази, что они у тебя есть.
Получив такие инструкции, Анна вообразила и выдала торжествующий ответ:
— Четырнадцать!
— Ах нет, милочка, — возразила бравая мисс Хейнс, — у тебя будет шестнадцать. Понимаешь, семь и девять будет шестнадцать.
— Это я понимаю, — сказала Анна, — но вы же сказали вообразить, вот я и вообразила, что одну съела, а еще одну отдала, так что у меня осталось четырнадцать.

К смерти нужно было хорошенько подготовиться, а единственной возможной подготовкой к смерти была настоящая жизнь.

Понимаешь, Финн, люди могу любить снаружи и целовать тоже снаружи, а мистер Бог умеет любить тебя внутри и целовать внутри, так что это совсем другое. Мистер Бог не такой, как мы; мы немножко похожи на мистера Бога, но не слишком сильно.

Понимаешь, Финн, мистер Бог не такой как мы, потому что он может заканчивать разные вещи, а мы не можем. Я не могу закончить любить тебя, потому что я умру на миллион лет раньше, чем смогу закончить.