Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я не видел существа более подвижного. Ни одно мгновение она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен.

Она медленно подняла на меня свои глаза… О, взгляд женщины, которая полюбила, — кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись, вопрошали, отдавались… Я не мог противиться их обаянию. Тонкий огонь пробежал по мне жгучими иглами, я нагнулся и приник к ее руке…

Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском «Грюне Гевелбе». Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые человеческие лица — речи людей, их движения, смех — вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти туда, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей… да я даже не наблюдал их — я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством.

Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выраженью их лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости… Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал… «Батюшки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною», — казалось, говорил этот уторопленный взгляд… Проходило мгновенье — и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоуменьем.

У счастья нет завтрашнего дня, у него нет и вчерашнего, оно не помнит прошедшего, не думает о будущем, у него есть только настоящее, — и то не день, а мгновение.

— Посмотрите, как хорошо! — сказал я, невольно понизив голос.
— Да, хорошо. — также тихо отвечала она, не смотря на меня.
— Если б мы с вами были птицы как бы мы взвились, как бы полетели...
— Но мы не птицы!
— А крылья могут у нас вырасти, — возразил я.
— Как так?
— Поживете — узнаете. Есть чувства, которые поднимают нас от земли. Не беспокойтесь, у вас будут крылья.
— А у вас были?
— Как вам сказать... Кажется, до сих пор я еще не летал.

Если вы хотите творить (Бог поможет вам, если хотите, Бог поможет вам, если рискнете), постарайтесь избежать извечной ошибки: не оставайтесь на поверхности. Уходите в глубину и берите свое законное вознаграждение. Сделайте это, как бы больно вам ни было.

Давайте немножко поживем сегодня, сейчас, сию минуту, и тогда вы наконец сможете почувствовать не то, что мы были или будем, а то, что мы – есть.