Общество ненавидит и преследует вампиров. Но без всякой причины! Разве их потребности шокируют больше, чем потребности человека или других животных? Разве их поступки хуже иных поступков родителей, издевающихся над своими детьми, доводя их до безумия? При виде вампира у вас усиливается тахикардия и волосы встают дыбом. Но разве он хуже, чем те родители, что вырастили ребенка неврастеника, сделавшегося впоследствии политиком? Разве он хуже фабриканта, дело которого зиждется на капитале, полученного от поставок оружия национал террористам? Или он хуже того подонка, который перегоняет этот пшеничный напиток, чтобы окончательно разладить мозги у бедняг, и так не способных о чем-либо как следует мыслить? Или, может быть, он хуже издателя, который заполняет витрины апологией убийства и насилия? Спроси свою совесть, дружище, разве так уж плохи вампиры? Они всего навсего пьют кровь.

Несмотря на то, что все эти годы он жил бок о бок то смертью, ходил по проволоке над пропастью, в которой его поджидала смерть, то и дело лишь по воле случая избегая неминуемой гибели. Несмотря на это разум его не был готов. Он не был готов принять смерть.

Круг замкнулся, — думал он, ощущая, как вечный сон вкрадывается в его тело. — Круг замкнулся. Гибель рождает террор. Террор рождает страх. И этот страх будет осенен новыми предрассудками. Так было... И так пребудет во веки... И теперь... Я — легенда.

Набулькав полный бокал, он снова уселся и отхлебнул. Где же она, та неясная грань, за которой он оторвется от этого трезвого мира с его зыбким равновесием, и мир со всей его суетой наконец утратит свой ясный, но безумный облик.

Погибнуть, не ощутив полноты наслаждения жизнью, не познав счастья в объятьях любимого человека. Погрузиться в тяжкий коматозный сон, чтобы умереть, или, может быть, вновь ожить, только ужасным, безумным, бесполым бродячим существом. И никогда не познать, что значит любить и что значит быть любимым. Это похуже, чем стать вампиром.

Послушай: шаги мои странно и гулко и остро звучат в глубине переулка, от стен отражаясь болезненным эхом, серебряным смехом. качаясь на пьяных своих каблучках, куда я такая? — не знаю, не знаю, мой голод, мой страх. как ангел барочный, наивной любовью моей позолочен, убийственный мой. однажды тебе станет жаль этой ночи, всех этих ночей не со мной. послушай: шаги мои дальше и тише и глуше, сырой акварелью, размытою тушью становится мой силуэт. я таю, и воздух меня растворяет, и вот меня нет. есть город, деревья, дома и витрины, и странные надписи на осетрином, фигурная скобка моста. и до отупенья, кругами, часами, вот женщина с темными волосами, догнал, обернулась, простите. не та. не знаешь, теряешь, по капле теряешь, по капле, как кровь. не чувствуешь, я из тебя вытекаю, не видишь, не спросишь, куда я такая, и сколько шагов моих гулких и острых до точки, где мир превращается в остров, не обитаемый мной — огромный, прекрасный, волшебный, холодный, ненужный, пустой.